В этом разделе представлены прозаические работы Намжила Нимбуева
Сейчас на сайте размещено 6 работ
№ | Название | Ссылка |
7 | Рождение песни | Прочитать |
6 | Светлана (новелла) | Прочитать |
5 | Возрождение смутьяна Намсарая | Прочитать |
4 | Хорэш, усь-усь! | Прочитать |
2 | Старость надо уважать | Прочитать |
1 | ОДИНОКИЙ ОСЕННИЙ ТРАМВАЙ | Прочитать |
Статья №4
Название: Хорэш, усь-усь!
Лесничиха Димид была тронутой, доживала свой век в стороне от людей и бельмом на глазу у деревни не сидела. Ребятишки боялись лазать к ней в огород, потому что старуха пряталась в лопухах с берданкой и однажды засадила одному из огольцов в ягодицы крупный заряд соли. Сторожку Димид оставили, она была срублена ее покойным мужем Гончиком. Новый лесничий поставил дом на приличном расстоянии от жилья сумасшедшей и протоптал до тракта свою дорожку.
Живности у старухи не водилось. Каждое утро она ковыляла в деревню, там бабы давали ей хлеб, молоко, кормили супом. На скудную пенсию сумасшедшая брала в сельпо мясо и варила похлебку своей длиннотелой, желчного вида суке, которую помнили еще с войны. Собака была избалована, быстро наедалась и мотала головой. Старуха, как злая девчонка, тыкала сучью морду в миску и шипела: «Хорэш, Хорэш!»
Хорэш перед войной была молодой гладкой сучкой и заигрывала чуть ли не со всеми деревенскими кобелями. Покойный муж сумасшедшей пропадал на своих лесных угодьях целыми днями. Когда поспевал бараний суп, старуха подзывала собаку и почему-то кричала: «Хорэш, усь-усь!» Сука убегала в лес плавными прыжками, находила там мужа и танцевала у ног коня. Хозяин разворачивался и рысил домой, а если было спешное дело, вытаскивал из кожуха мятую тетрадь, строчил жене записку по-старомонгольски и совал под ошейник.
Муж старухи был человеком хилым, но перед самой победой он все же отпросился на фронт и оставил жену с двумя смышлеными пострелами, побожившись, что вернется ровно через год, весной, как только прокурлычут с юга первые журавли. Вскоре после победы играли народное гуляние. Двое ее мальчуганов отравились испорченной колбасой, которую в диковинку сельпо привезло из города, и тихо умерли. Смерть пострелят, похоронная мужа и медаль в бархатной коробочке помутили слабый разум лесничихи, и она погрузилась в сумбурный сон, в котором суждено было ей встретить смерть.
Весной сорок шестого из недр памяти всплыло обещание мужа. Над сторожкой прокурлыкали измученные грязные журавли, а лесничего не было. В мартовских сумерках сумасшедшая вывела раздобревшую суку за ворота, ткнула в сторону леса и крикнула как прежде: «Хорэш, усь-усь!» Притупившийся рефлекс вначале не сработал, но едва старуха произнесла полузабытое гортанное имя, собака прыгнула с места, и ее задние ноги растворились в темноте.
Через месяц сука вернулась одна, с провалившимися боками и заостренной мордой, и преданно заскулила в коленях старухи. Одному богу было известно, где могла искать хозяина сука, но застрявшие в шерсти колючки и кровоточащие ранки от волчьих клыков, которые сумасшедшая аккуратно перевязала, яснее слов говорили о перенесенных ею страданиях.
Изредка у старухи наступало просветление, и, если оно застигало ее где-нибудь на пути к деревне, она, охая, укладывалась в обочине и громко стонала, оплакивая своих смышленых пострелят и пропавшего куда-то мужа. Каждой весной трубили журавли, сумасшедшая кричала: «Хорэш, усь-усь!», собака уносила в чащу длинное текучее тело и снова появлялась через месяц-другой. Старуха шарила трясущимися руками под ошейником, но записки со знакомыми каракулями не было. В сучьем мозгу сквозила смутная догадка, что хозяин невыразимо далеко, и ее крепкие ноги не способны донести к нему. Но собака не могла сама осмыслить это и безропотно подчинялась властному окрику старой женщины.
Прошлой весной, после очередных месячных розысков, Хорэш вернулась с раздувшимся брюхом, а хозяйская медаль, которую сумасшедшая повесила на мускулистую шею суки, хранила слезливые следы чьих-то ласк. К маю живность старухи пополнилась пятью длиннотелыми щенятами. По ночам в зарослях за сторожкой метался многодетный отец, рослый косматый волкодав, держа в страхе домашних нового лесничего.
Ранним весенним утром сумасшедшая, бормоча под нос, разжигала крошечную железную печурку. Где-то над крышей послышалось журавлиное пение. Старуха уронила поленья и в страшном волнении выбежала на крыльцо. Над опушкой проплывали долговязые журавли и радостно плескали крыльями. Сумасшедшая долго вглядывалась, точно боясь, что журавли бумажные и что кто-то подшучивает над нею. Затем она бросилась к сарайчику, растолкала спавшую среди взрослых сыновей суку, накормила похлебкой из потрохов, повела за ворота и крикнула, как и все двадцать лет назад: «Хорэш, усь-усь!» Погрузневшая дряхлая собака отозвалась преданным взглядом и покорно затрусила в лес. Сыто урчавшие сыновья развалились у крыльца, не подозревая, в какой далекий путь отправилась их старая мать.
Старуха вернулась в сторожку, истово помолилась на буддийские образа. Под иконами зажгла желтые лампады, в стрекоте кружащегося хурдэ сумасшедшей чудился стремительный сучий бег.
Вечером приехал новый лесничий, хорошо знавший суку, и битый час объяснял, что собаку кто-то подстрелил у соседнего села, и она валяется у заброшенной мельницы. Отчаявшись вразумить что-либо, лесничий отправил с ней на телеге своего бойкого паренька. Сумасшедшая вернулась с завернутым в рогожку трупом и тайком закопала суку в крапиве. Но молодые кобеля непонятным образом пронюхали это место и всю ночь орали над могилой матери.
На рассвете снова пролетали с юга журавли и долго трубили над лесом. Сумасшедшая выволокла за ограду упиравшегося черного кобелька и властно крикнула, указывая в сторону леса: «Хорэш, усь-усь!» Пес по-своему понял команду, мгновенно ощерил сверкающие клыки, воинственно зарычал и закрутился, высматривая врага. Не найдя ничего подозрительного, замкнул пасть и, ластясь, загарцевал вокруг старухи. Сумасшедшая не выдержала и бессмысленно улыбнулась. Увидев это, молодые кобеля весело бросились на нее, игриво взвивались в воздух, стараясь лизнуть морщинистое лицо, и тугими юными телами свалили старуху. Мартовское солнце припекало шибче, за плетнем хихикала храбрая лесниковская девчонка, а сумасшедшая робко охала в объятиях сыновей подстреленной суки. Что-то горячее и острое полоснуло замутненное сознание, в нем проскользнула неоформленная, примитивная мысль, что жизнь продолжается бесконечно. Затем в захиревшем от долгого бездействия мозгу вспыхнуло яркое пятнышко и, словно зарево, расползлось вширь. Мысли постепенно усложнились и стали четче. Старая женщина вспотела от этого пробуждения, собаки оставили ее, и она без сил лежала у завалинки. Лица мужа, черноглазых пострелят всплывали перед глазами, но не щемили уже сердца, а представлялись святыми, божественными призраками из другого мира. Димид снова была молодой и с хохотом каталась в ковыле. Юный широкогрудый Гончик, пропахший лошадьми и прелым сеном, робко целовал ее, неумело топыря распахнутые губы.